Часть 10

В нашу задачу не входит описание хода «перестройки» и «демократических реформ», мы покажем только расстановку классовых сил, сложившуюся в результате этих процессов. Как известно, события пошли не совсем так, как хотелось инициаторам. Они стали «равнодействующей» усилий, прилагавшихся всеми классами и группами в своих собственных интересах, как реальных, так и воображаемых (или навязанных извне). Одно событие вызывало реакцию в виде других, причем последствия решений, зачастую, оказывались непредсказуемыми. Причина крылась в недооценке активности социальных групп, призванных стать послушными инструментами в руках «архитекторов», особенно местной бюрократии, национальной бюрократии, медиакратии и торговли. Энергия этих групп, за исключением новой буржуазии, была направлена на присвоение статуса. Активность эксплуатируемых классов также стала немалым сюрпризом, но усилиями медиакратии, солидаризировавшейся в этом с бюрократией, их энергия была повернута в нужную эксплуататорам сторону. Требования фор-класса, пролетариата и, в меньшей степени, крестьянства, по своей сути тоже касались пересмотра сложившейся статусной иерархии, хотя по форме выливались в недовольство зарплатой, дефицитом и т.д. Вплоть до 1990—91 г. г. с их явно искусственным товарным голодом, речь шла об удовлетворении потребности, прежде всего, в статусных благах. Стремление к присвоению статуса было в СССР сильнее, чем в других странах, потому что СССР являлся самой старой понтуалистической страной. Это стало причиной снижения эффективности административного регулирования, как только передел статуса стал возможен в широких масштабах. В Китае, пришедшем к понтуализму только после Второй мировой войны, жажда статуса была, по-видимому, меньшей, что и предопределило контролируемый ход реформ Дэн Сяопина.

Второй причиной провала первоначального «замысла» реформирования СССР явилась невозможность одновременного удовлетворения бюрократией своих притязаний и технического развития промышленности. Результатом стал коллапс производительных сил в 90-х годах и, по-видимому, непоправимое отставание от мирового научно-технического уровня в обозримом будущем. Такова цена, которую Россия заплатила за пир победителей. Необходимо отметить, что в результате «перестройки» вызвавшее ее противоречие между производительными силами и производственными отношениями не только не было устранено, но еще больше углубилось. Стараниями медиа-кратии присвоение статуса продолжает оставаться в России общественным идеалом во всех социальных слоях, возвращение капиталистических отношений не вытеснило «понты». Деньги психологически рассматриваются, в основном, не как капитал, способный принести прибыль, а как средство приобретения статусных благ. Но возможности отечественных производительных сил настолько сузились, что потребность как в необходимых, так и в статусных товарах покрывается только за счет импорта, в обмен на продажу невозобновимых ресурсов. Коренное противоречие понтуалистического общества в России ненадолго (в исторических масштабах) замаскировано. После прогнозируемого истощения ресурсов (по разным оценкам, на это потребуется от 15 до 50 лет), в России будет наличествовать жажда статуса в комбинации с дефицитом всего и вся. Социальные последствия могут стать самыми мрачными, потому что дефицит материальных благ потребует от людей утверждать свой статус присвоением этических благ — чести, достоинства, воли и свободы — других сограждан. Спектр политических и религиозных движений, скрыто или явно призывающих к подобному, весьма широк уже сейчас — от классического фашизма до неоязычества.

Но вернемся к недавнему прошлому. Кто выиграл, а кто проиграл в результате «перестройки» и «демократических реформ»? Медленно и со скрипом, но государственная бюрократия в 2000-е годы достигла того, чего хотела еще 30 лет назад. Национальная бюрократия получила гораздо больше, чем осмеливалась мечтать. Производственная проигралась в пух и прах. «Красные директора» привыкли управлять предприятиями в таких благоприятных условиях, которые даже не снятся западной корпоративной верхушке. В 90-е годы «крепкие хозяйственники» получили желаемую экономическую самостоятельность, после чего выяснилось, что без государства они не могут противостоять орде перекупщиков, спекулянтов и рэкетиров. Мы не хотим сказать, что производственная бюрократия потерпела полный крах. В 2000-х годах, благодаря возобновившейся государственной поддержке, уцелевшая промышленность кое-как начала подниматься на ноги. Но руководят ею уже новые бюрократы, старое поколение, за редчайшими исключениями, исчезло с горизонта. Зато новое быстро расплодилось, так что на иных предприятиях менеджеров, юристов и экономистов больше, чем инженеров и рабочих.

Больше всех от «перестройки» и «реформ» выиграли медиакратия и торговля. Медиакратия успешно конкурирует с бюрократией за первенство в господствующем классе, торгаши превратились в буржуазию, правда, не слишком самостоятельную. «Олигархи» бизнес-класса — нефтяные, газовые, медийные, колбасные, водочные — все назначены в великие капиталисты государством» пишет В.Прибыловский в статье «Кучмисты и безкучмисты» («Независимая газета, 31.05.2001»). А. И. Смирнов в статье «Пророчество Троцкого» (опубликована в журнале «Континент», 2003, № 115, цитируется по сайту www.scepsis.ru) добавляет: «Та же ситуация воспроизводится на низовом уровне, с «олигархами» областного и районного масштабов. Предпринимателей, которые действительно что-то предприняли, можно по пальцам пересчитать. Самостоятельный бизнес возможен на уровне отдельно взятого магазинчика или полукустарной фабрики — «не выше сапога». Но на право буржуазии проматывать прибавочную стоимость в Куршавеле бюрократия пока не покушается.

Кто понес самые тяжелые потери? Фор-класс. Из-за полной неспособности производственной бюрократии к управлению в новых условиях в стране наблюдается дикое для ХХI века явление — деиндустриализация. Потребность в высокотехнологичной продукции удовлетворяется за счет импорта, отечественное производство поставляет, в основном, то, что начинали разрабатывать еще в позднем СССР или, в лучшем случае, модификацию советской продукции на основе современных иностранных технологий. Научно-техническая социальная группа сократилась численно, в ней образовался разрыв поколений, так как те инженеры и ученые, чей период творческой зрелости (30—40 лет) пришелся на 90-е годы, были вынуждены искать спасения от нищеты вне стен НИИ и КБ. Уровень подготовки молодых специалистов гораздо ниже советского.

Научно-техническая социальная группа в значительной степени сама повинна в своих несчастьях. Справедливо, будучи самыми недовольными в 80-х, инженеры и ученые приняли активное участие в «перестройке» — митинговали, засоряли свои и чужие мозги «Огоньком», голосовали за Ельцина, выбирали директоров предприятий, получали акции и несли их в МММ. В общем, подобно луддитам, разрушали ту среду, в которой единственно могли существовать. В условиях революционной ситуации, которая могла бы разрешиться в их пользу, инженеры и ученые помогли своему классовому противнику, приняли бюрократическую контрреволюцию за антибюрократическую революцию. Не приемля распространенные пропагандистские штампы, фор-класс (не без помощи медиакратии) создал себе диаметрально противоположный образ буржуазии, более привлекательный, чем хорошо знакомая бюрократия, но не имеющий ничего общего с действительностью. И выразил готовность подчиняться этому образу, не разглядев исторической возможности не подчиняться вообще никому, кроме законов природы.

Врачи и учителя пребывают в столь же печальном положении, как и научно-техническая группа. Бесконечные реформы здравоохранения и образования привели к резкому ухудшению качества и доступности услуг, зато количество бюрократии в обеих отраслях увеличилось в разы. Никаких обнадеживающих перспектив в обозримом будущем и здесь не угадывается.

Мы не пытаемся возложить на фор-класс всю ответственность за произошедшее. Как обычно бывает при контрреволюции, эксплуатируемые классы играли роль ведомых, проглатывая подбрасываемые эксплуататорами «наживки» и требуя того, что, в конечном счете, противоречило их собственным интересам. Но не будем забывать, что главной «наживкой» было обещание повышения статуса, изобилия статусных товаров и прочих благ за счет кого-то другого — «партократов», военных, жителей других республик или людей другой национальности. Для каждой социальной группы формировался образ персонального врага, статус которого (и соответствующие материальные блага) предлагалось присвоить. При этом те, чей статус действительно был завышен, в массе своей не пострадали. Сформировавшаяся при понтуализме жажда статуса сыграла с населением СССР злую шутку.