Ключ к будущему

Ключ к будущему

Авторы: И. Князев, О. Строгов

Будущее непопулярно. Такой вывод можно сделать, посмотрев в течение одного дня телевизор, прочтя десяток газет и бросив беглый взгляд на полки книжных магазинов. В общественном сознании безраздельно царит прошлое. Наше общество сотрясают дискуссии о событиях, происходивших десятки/сотни/тысячи лет назад, вплоть до крещения Руси князем Владимиром. Магическому влиянию прошлого подвержены даже те, кто обязан думать о будущем по долгу службы. Программы всех без исключения политических партий прогнулись под грузом исторического опыта. От «либеральной империи» Чубайса через «просвещенный консерватизм» Михалкова к «обновленному социализму» КПРФ тянется клейкая паутина исторической преемственности. Казалось бы, писателям-фантастам сам бог велел думать о будущем. Ан нет, из-под их перьев бойко вылетает то же прошлое, только перекрашенное: руины Хиросимы в «Метро 2033», замаскированное под «фэнтези» средневековье и колониальный передел мира в обложке «космических опер». В общем, сформировался новый вид виртуальной реальности — гипертрофированное внимание к прошлому, заслоняющий настоящее и не оставляющий времени и сил для мыслей о будущем.

Что же случилось? Почему улетучилась свойственная всем людям мечта о прекрасном завтра? А просто из общественного сознания пропало скучное понятие исторического прогресса. Вроде бы несложно: каждая историческая эпоха хоть в чем-то, но лучше предыдущей. Тезис о прогрессивном развитии человечества многократно повторялся в советские времена, но как-то стал забываться в постсоветские. Тем более, что повседневность «лихих девяностых» совершенно не способствовала размышлениям о прогрессе.

Выпадения одного-единственного понятия из картины мира оказалось достаточно, чтобы исчезла половина этой картины. «Вчера» было, но если «завтра» ничуть не лучше «сегодня», то стоит ли о нем задумываться? Между тем, представление об истории как о восходящей линии является одним из крупнейших философских достижений человечества. Оно сформировалось относительно недавно, в 18 веке, в рамках философии Просвещения. До этого господствовали античные или христианские представления, в которых развитие представлялось как регресс от «золотого века» к «железному» или как бессмысленный циклический «круговорот времен». Наивысшее развитие представление об историческом прогрессе получило в марксизме, связавшем его с совершенствованием производительных сил. В дальнейшем концепцией прогресса явно или неявно пользовались многие историки и философы, включая формально противостоящих марксизму (например, Э. Тофлер).

Однако, постепенно понятие исторического прогресса стало терять популярность, пока в конце прошлого века его не сменил исторический пессимизм. Самым мягким вариантом отрицания прогресса стала теория «конца истории» Ф. Фукуямы, более жесткими — многочисленные предсказания грядущего апокалипсиса. В значительной мере такой перелом объясняется кризисом самой марксисткой теории, часть предсказаний которой явно не сбылась. После того, как в некоторых странах, прежде всего в СССР, капитализм был низвергнут, «светлое будущее» не наступило, по крайней мере, в тех формах, в которых оно описывалось…кем? Марксом, Энгельсом и Лениным? Нет, основоположники марксистского учения были весьма осторожны в своих прогнозах. К тому же, не столь уж много людей читали полные собрания их сочинений. Представления об идеальном, бесконфликтном и сливочно-кремовом будущем формировались, прежде всего, в художественной и популярной литературе, но всех собак повесили на марксизм.

Между тем, сама марксистская теория к настоящему моменту не только не опровергнута, но и может, при правильном подходе, служить надежным инструментом описания действительности и даже базой для прогнозов на будущее. Несоответствие сегодняшней ситуации предсказаниям вековой давности не является доказательством неправильности теории. Причина несоответствия в том, что с момента написания «Капитала» производительные силы изменились таким образом, который, в силу отсутствия наблюдаемых современниками признаков, никак не мог быть предсказан Марксом и Лениным. Мы имеем в виду переход к «информационному обществу», в котором главное место в производительных силах занимает получение, переработка и передача информации, а не предметов или энергии. Опираясь на традиционное для марксизма представление о примате производительных сил, мы должны понимать, что, раз они изменились так, как основоположники марксизма не предполагали, мы должны наблюдать не ту картину, которую они предсказывали.

Применяя марксистский понятийный аппарат, мы видим, что в современном обществе появились новые передовые производящий и эксплуатирующий классы. Предметом противоречия между ними являются не вещественные ценности, подобные прибавочной стоимости, а информация совершенно особого вида — социальный статус. Естественно для информационной эпохи, не так ли? Сегодня статус можно понимать как достигаемое неэкономическими методами и признанное обществом право на долю произведенных обществом материальных благ. «Неэкономическими методами» является формирование определенных межличностных взаимоотношений, в пределе — между отдельным человеком и обществом в целом. Статус представляет собой неформализованную информацию, воспринимаемую в обход рационального мышления, не фиксируемую ни на каких носителях и, следовательно, не поддающуюся тиражированию. Он проявляется в таких категориях, как доверие к человеку, уважение, восхищение им, готовность соглашаться с его мнением или хотя бы прислушиваться к нему и т.п. Людей с высоким статусом назначают на руководящие должности, день-деньской показывают по телевизору, их приглашают на корпоративные праздники и хотят видеть в качестве идеальных супругов. Сегодня статус приносит богатство так же, как вчера богатство давало статус.

Социальная жизнь постиндустриального общества имеет в своей основе борьбу за повышение материального благосостояния людей путем повышения их статуса. Повышение статуса может быть заслуженным и незаслуженным. Незаслуженное повышение, или присвоение статуса, является основой нового, самого современного механизма эксплуатации. Для него хороши все средства — завышение своих заслуг и приуменьшение чужих, лесть, клевета, интриги, блат, кумовство, наконец, открытое нахрапистое утверждение своего превосходства («понты»). Новым классом-эксплуататором является суперстатусный класс,  его статус искусственно завышен за счет эксплуатируемого субстатусного. Основу суперстатусного класса составляют медиакратия и бюрократия, основу субстатусного — научно-техническая и гуманитарная (врачи, учителя) социальная группы. Капиталистические отношения являются для общества статуса вторичными и неосновными. Суперстатусный класс находится с буржуазией в состоянии конкуренции за присвоение прибавочного продукта, хотя по ряду частных вопросов старый и новый хищники легко приходят к соглашению. Пролетариат и крестьянство объективно не имеют противоречий с субстатусным классом, поскольку сами в определенной степени подвергаются статусной эксплуатации, и могут (нет, должны!) стать его союзниками.

Распределение материальных благ в соответствии со статусом имело место на протяжении всей истории человечества, но никогда не достигало такого масштаба и не порождало столь острых противоречий. Общество статуса родилось там, где исчез или ослаб главный институт предыдущего, капиталистического общества — частная собственность. Поэтому неслучайно, что первой «ячейкой» производственных отношений, основанных на неравенстве статуса, а не собственности, стала Советская Россия. Властью большевиков было провозглашено, что отныне социальный статус человека определяется не тем, что ему принадлежит, а его полезностью для других. В соответствии с этой полезностью общество брало на себя право и обязанность обеспечивать индивидуума материальными благами. Такой подход был, в общем, естественным для страны, в которой жертвенное служение общему благу почиталось испокон веков. Ликвидация частнособственнических производственных отношений расчистила место для  новых, статусных. С этого момента и вплоть до гибели СССР оставался носителем самых передовых производственных отношений в мире.

Новая централизованно-административная система управления страной, несмотря на широко известные недостатки, была для своего времени большим достижением, так как позволяла использовать имеющиеся у общества ресурсы в целом более рационально, чем при капитализме. Начиная с 30-х годов, Запад во многом подражал СССР: усиливалось государственное влияние на экономику,  создавалась система планомерных научных исследований, вводились социальные гарантии трудящимся и соответствующий бюрократический механизм их реализации. В частном секторе капитализм постепенно начал отрицать сам себя, передоверяя наемному управленческому персоналу одну за другой функции, которые раньше были неотъемлемой привилегией хозяина. За видимостью повсеместного господства частной собственности скрывалась экспроприация «по-капиталистически», утрата большинством акционеров возможности управлять своим состоянием и возрастание значимости бюрократии. Тем не менее, бюрократия Запада формировалась более долго и трудно, чем советская.

Аналогично другим эксплуататорским классам, исследованным марксизмом, бюрократия была передовой, пока боролась, скрыто или явно, за место под солнцем. В этот период она обеспечивала движение общества по пути прогресса. Планомерное (на уровне государства и частных корпораций) развитие производительных сил принесло свои плоды — в развитых странах стали забывать о голоде, в обиходе простого человека появилось много вещей, ранее доступных лишь «избранным». Особенно яркую роль бюрократия сыграла в СССР, превратив его во вторую по мощи мировую державу.

Как и предусматривается историческим материализмом, одновременно с бюрократией и медиакратией развивался их антагонист — субстатусный класс. Обществу требовалось все больше инженеров, ученых, учителей. Их знания и энтузиазм за несколько десятилетий преобразили мир. Пока бюрократия была передовым классом, противоречия между ней и субстатусным классом оставались скрытыми, принимая форму межличностных конфликтов или выливаясь в неспецифические для субстатусного класса требования повышения зарплаты, улучшения социального обеспечения и т.п. Относительно небольшая острота конфликтов позволяла прогрессу двигаться семимильными шагами.

В СССР при И. В. Сталине развитие бюрократии как класса искусственно сдерживалось жестокими репрессиями, затруднявшими передачу статуса по наследству и гарантирующими страну от появления бюрократических династий. Плата за это была очень высокой — репрессии выплескивались далеко за пределы бюрократического сообщества, захватывая все социальные группы. Советской бюрократии удалось стать полноценным классом и обеспечить собственное воспроизводство только после смерти Сталина, практически одновременно  с бюрократией Запада («революция менеджеров»). Можно сказать, что у советской бюрократии была затянувшаяся юность, зато она молниеносно состарилась — превратилась из передового класса в консервативный, а затем и в реакционный. На Западе бюрократия, в силу наличия огромного числа капиталистических пережитков, до сих пор может считаться относительно прогрессивной. Последствия не замедлили сказаться — СССР начал все больше и больше отставать в гонке за глобальное лидерство.

С точки зрения исторического материализма это отставание совершенно естественно. В СССР общество статуса было «чистым», на Западе — отягощенным отодвинутым с первенствующего места, но еще развитым капитализмом. Соответственно, СССР находился ближе к переходу на более высокую ступень исторического развития. А поскольку такой переход невозможен без всеобъемлющего кризиса, СССР быстрее приближался к кризису, чем США или Западная Европа.

Основной причиной кризиса СССР стала невозможность бюрократического управления производительными силами. Объективно невозможность заключалась в чрезмерной сложности задачи планирования «по дефициту» десятков отраслей с тысячами предприятий в каждой. Субъективно невозможность сводилась к подмене бюрократией задачи управления производством задачей извлечения личной выгоды из этого управления. В советской экономике постоянно возникало несоответствие потребностей и возможностей. Это вело к относительно небольшому, но постоянному и повсеместному дефициту и соответствующему недовольству. Решением проблемы могло бы быть избыточное планирование с гарантированным резервом, но это не обеспечивалось производительными силами. И не могло быть обеспечено в будущем, поскольку конфликт бюрократов с инженерами и учеными постепенно замедлял советский технический прогресс, вел и привел к «застою». В то время, когда требовался многократный  рост производимого продукта, развитие производительных сил неуклонно тормозилось. В стране постепенно назревала революционная ситуация.

В соответствии с марксистским взглядом на кризисные ситуации, они могут разрешаться в двух направлениях: прогрессивном и реакционном. В прогрессивном варианте в СССР было бы уничтожено или максимально ограничено присвоение статуса при общем сохранении статусного распределения. Это позволило бы обществу перейти к следующей формации, к коммунизму. В реакционном варианте полностью или частично уничтожалось само распределение по статусу с заменой его капиталистическими производственными отношениями, то есть общество отступало к предыдущей формации.

Как известно, революционная ситуация в СССР была разрешена по реакционному пути в результате «перестройки» и «демократических реформ» с 1985 по 1996 г. (выбор последней даты в качестве финишного рубежа преобразований обоснован тем, что на президентских выборах 1996 г. новая экономическая и политическая система окончательно подтвердила свою жизнеспособность). Результаты указанного десятилетия могут быть охарактеризованы как бюрократическая контрреволюция. В ее ходе общество отступило на «полшага» к капитализму. В России сформировался полноценный суперстатусный класс, включающий бюрократию и активную, агрессивную медиакратию. Положение субстатусного класса стало гораздо худшим, чем во времена СССР, так как производительные силы, особенно высокотехнологичные, понесли огромные потери и вряд ли в ближайшем будущем смогут хоть как-то соответствовать мировому уровню.

Необходимо отметить, что в условиях революционной ситуации, которая могла бы разрешиться в его пользу, советский субстатусный класс очень помог своему социальному противнику, приняв бюрократическую контрреволюцию за антибюрократическую революцию. Будучи справедливо недовольным властью бюрократии в период «застоя», субстатусный класс не разглядел исторической возможности не подчиняться вообще никому, кроме законов природы. Инженеры, ученые, врачи и учителя приняли самое активное участие в «перестройке» — митинговали, засоряли свои и чужие мозги «Огоньком», голосовали за Ельцина, выбирали директоров предприятий, получали акции и несли их в МММ. В общем, подобно луддитам, разрушали ту среду, в которой единственно могли существовать. В этом повинна беда, с которой мы начали статью — отсутствие научных представлений о будущем и возможных исторических альтернативах. Превращение в СССР марксистского учения из науки в догму и ограничение доступа к информации о происходящих в мире и даже в собственной стране процессах исключало возможность появления таких представлений. Поэтому в ходе «перестройки» и «реформ» эксплуатируемые классы играли роль ведомых, проглатывая подбрасываемые эксплуататорами «наживки» и требуя того, что, в конечном счете, противоречило их собственным интересам. Но не будем забывать, что главной «наживкой» было обещание повышения статуса, изобилия статусных товаров и прочих благ за счет кого-то другого — «партократов», военных, жителей других республик или людей другой национальности. Жажда статуса сыграла с населением СССР злую шутку.

Рассматривая ситуацию в мировом масштабе, можно констатировать, что самая передовая версия общества статуса потерпела поражение практически во всех странах так называемого социалистического лагеря. Даже там, где от социализма формально не отказались, то есть в Китае, на Кубе и во Вьетнаме, идут реформы, содержание которых аналогично «перестройке». С другой стороны, в странах, называющих себя капиталистическими, одноименные производственные отношения в значительной степени заменены статусными. Очевидно, в настоящий момент форма общества статуса, сочетающая господствующие статусные отношения с пережитками капитализма, временно является наиболее устойчивой. Тем не менее, рано или поздно, но противоречие между субстатусным и суперстатусным классами, то есть между постиндустриальными производительными силами и производственными отношениями, будет разрешено. Торможение бюрократией технического прогресса происходит на фоне глобальных изменений климата, истощения энергетических ресурсов планеты и опережающего производительные силы роста народонаселения в ряде стран. Следовательно, полная остановка развития производительных сил во всем мире невозможна, она поставила бы под угрозу само существование человечества. Неизбежна новая революционная ситуация и можно надеяться, что на сей раз она разрешится в направлении коммунистической революции.

Какие вопросы должна решить коммунистическая революция? Как минимум, это:

• ликвидация бюрократии как наиболее организованной части суперстатусного класса и максимальное ослабление медиакратии;
• ликвидация всех пережитков капитализма;
• новая технологическая революция;
• построение такого социального устройства, при котором гарантируется беспрепятственное развитие субстатусного класса;
• ограничение возможностей статусной эксплуатации со стороны любых лиц и социальных групп в будущем.

Какое общество должно возникнуть в результате коммунистической революции? Прежде всего, следует раз и навсегда отказаться от идеализации коммунизма в форме «рая на земле». С точки зрения производственных отношений, коммунизм будет оставаться обществом статуса. Наивно надеяться, что присвоение статуса в нем совершенно прекратиться, так как нематериальность и неформализуемость статуса создают для этого исключительно благоприятные условия. Но присвоение статуса в коммунистическом обществе должно быть максимально затруднено как социальными институтами, так и господствующими ценностями. «Формула» коммунистического общества может быть предложена в соответствии с известным определением социализма. Коммунизм — это  изобилие вещественных благ плюс все более и более справедливое распределение благ этических. Иными словами, коммунизм никогда не может быть завершен, он процесс, а не состояние.

Можно предположить, что производительные силы, которые придут на смену постиндустриальным, будут иметь в своей основе пять составляющих:

• самовоспроизводящиеся робототехнические системы;
• новую энергетику на основе ядерных, термоядерных и крупномасштабных (возможно, космических) солнечных электростанций;
• развитую переработку отходов;
• производство искусственных продуктов питания;
• активное вмешательство в природные процессы.

Отметим, что по первым трем позициям уже сейчас существует значительный задел, дающий уверенность в возможности впервые в истории создать «экономику изобилия». При ней потребность в вещественных благах может быть удовлетворена, теоретически, в неограниченных количествах. На практике же удовлетворение абсолютно всех мыслимых потребностей останется недостижимой мечтой. Реальностью будет бесплатный доступ к все расширяющемуся объему вещей и услуг. Роботизация производства позволит обеспечить непосредственный доступ потребителей к нему для участия в создании уникальных вещей, в точности соответствующих запросам индивидуума.

«Экономика изобилия» совершенно необходима, прежде всего, самим ее создателям, то есть сегодняшнему субстатусному классу. Важнейшей опорой бюрократии является принадлежащая ей функция распределения ограниченных вещественных благ. Преодоление любых подобных ограничений означает локальную победу над бюрократами, «экономика изобилия» станет триумфом.

В соответствии с законами диалектики, изобилие будет не только необходимым условием освобождения субстатусного класса, но и его следствием. Его можно считать побочным результатом самореализации научно-технической социальной группы. Освободив себя от оков, сдерживающих творческое развитие, субстатусный класс заодно освободит всех от бюрократической эксплуатации и от повседневной заботы о куске хлеба.

Мы не считаем, что коммунизм станет «концом истории». Марксистская концепция развития общества подсказывает, что, скорее всего, в коммунизме проявятся какие-то новые противоречия, которые будут требовать своего разрешения в его отрицании. Можно только предположить, что в результате уже не возникнет классового разделения в привычных формах, а социальное противостояние примет совершенно новый вид, для нас непредставимый. Но… о чем это мы говорим? О будущем, причем не о ближайшем, а отдаленном. Получается, что якобы устаревшая марксистская доктрина, с которой мы начали разговор, все еще может развернуть перед нами достойные человека перспективы? И такие скучные слова, как «классовая борьба» и «исторический прогресс» не являются атрибутами вчерашнего дня? Похоже, что так. Конечно, если мы сами — инженеры, ученые, учителя, рабочие и врачи — этого захотим. А вот у тех, кто хочет до бесконечности повышать свой статус за наш счет, будущего, действительно, нет. Поэтому пусть привыкают заранее, штудируя популярные книжонки про «неизбежный» апокалипсис.

Продолжение в статье «Происхождение и перспективы общества статуса».