Часть 5

Рассмотрев новые классы, сформировавшиеся в постиндустриальном обществе, рассмотрим положение других классов, унаследованных этим обществом от предыдущих формаций. В постиндустриальном обществе сохраняются буржуазия, пролетариат, остатки крестьянства и многочисленные небольшие социальные группы с неопределенным классовым положением. Давая характеристику их социальному положению, необходимо четко различать уровень материального благополучия и возможности влияния на положение дел в обществе. В силу общего роста зажиточности за последние 50—60 лет, можно утверждать, что современные рабочие и капиталисты стали существенно богаче по сравнению со своими индустриальными предшественниками. Но вот общественная роль этих классов существенно снизилась. На протяжении 20 века развитие монополистического капитализма включало три параллельных процесса — укрупнение предприятий с последующей монополизацией рынков, диффузию акций и опережающее развитие финансового сектора. Следствием стало исчезновение «классического» капиталиста как полновластного хозяина и организатора производства. Основа экономики — крупные промышленные и финансовые корпорации — находятся фактически в руках их менеджмента, а не акционеров. Контрольный пакет акций стал редкостью, максимум, на что может рассчитывать акционер-одиночка, да и то из самых богатых, это блокирующий пакет. От контроля корпоративной бюрократии избавлены только небольшие фирмы в сервисном и высокотехнологичном секторах, то есть предприятия с коротким жизненным циклом от создания до банкротства или поглощения. Подобные предприятия, даже будучи весьма многочисленными, не могут играть в экономической системе роль, сравнимую с бюрократизированными транснациональными корпорациями.

С другой стороны буржуазию атакует государственная бюрократия, все более и более, прямо или косвенно (путем налогообложения и формирования законодательной базы), вмешивающаяся в экономику. От «нового курса» Рузвельта до обещаний президента Обамы национализировать банковский сектор, от советской национализации до «Газпрома» и «РЖД» — таков размах экономической деятельности современных государственных структур. Говоря военным языком, современная буржуазия прочно взята «в клещи» государственной и корпоративной бюрократией. Об этом красноречиво свидетельствуют заголовки СМИ вроде «Чиновники кошмарят бизнес!», но что-то мы ни разу не видали заголовка «Спасите чиновника от бизнесмена!».

Современная буржуазия находится в остром противоречии с бюрократией, что, впрочем, не мешает соперникам находить общий язык по множеству частных вопросов. Никаких шансов на реванш у буржуазии нет, в конкуренции с бюрократией она обречена на неминуемый (в долгосрочной перспективе, конечно) проигрыш, так как бюрократ всегда будет быстрее осуществлять накопление этических благ, нежели капиталист вещественных. Наблюдаемый с 80-х годов прошлого века ренессанс либерализма не может служить опровержением нашего тезиса, современный либерализм, как в теории, так и на практике выражает интересы не буржуазии, а корпоративной бюрократии, хотя и прикрывается фразеологией времен Адама Смита.

Положение рабочего класса в постиндустриальном обществе подстать положению буржуазии. Не являясь больше передовым производящим классом, он, в основном, старается сохранить свои социальные завоевания. С пролетариатом происходит то же, что и с крестьянством при разложении феодального строя — одна часть приспосабливается к новым условиям, другая входит в состав передового производящего класса, третья деклассируется. К счастью, переход пролетариев в научно-техническую социальную группу выглядит совсем не так, как превращение обезземеленных крестьян в пролетариат. Вместо полного обнищания — повышение зарплаты, квалификации и чувства собственного достоинства, вместо спецовки — белый халат. Деклассирование тоже выглядит относительно пристойно — бывшие рабочие (чаще работницы) уходят в сферу обслуживания. Тем не менее, результат процесса тот же, что и раньше — расслоение класса и его неспособность к самостоятельным социальным движениям, способным потрясти устои общества.

Господство сверхприбыли существенно снизило эффективность такого оружия пролетариата, как забастовка. Если владельцы фирмы имеют основную прибыль не от производства, а от биржевых спекуляций, то они могут выдерживать забастовку гораздо дольше, чем рабочие. С другой стороны, сверхприбыль позволяет подкупать лояльных рабочих повышением зарплаты без существенного ущерба для кармана владельцев предприятия. Поэтому в продолжающемся извечном противостоянии рабочих и капиталистов перевес однозначно сместился в пользу последних, как бы в утешение за неудачи в борьбе с бюрократией. Возможность наращивать давление на пролетариат в какой-то мере компенсирует потерю доходов капиталиста от раздела сверхприбыли с бюрократией и делает положение буржуазии относительно прочным.

Пролетариат не имеет антагонистических противоречий с фор-классом (что очевидно) и с корпоративным классом (что не столь очевидно). С точки зрения существующей политэкономии, противоречий между этими классами вообще быть не должно — пролетарий, инженер, и бюрократ являются наемными работниками и живут на зарплату, разве что жалование бюрократа и инженера начисляется из постоянного капитала, а жалование рабочего — из переменного. Часть зарплаты административного и инженерного персонала входит в цену каждого выпущенного изделия так же, как амортизационные отчисления. Соответственно, переразмеренные оклады менеджеров (оклады инженеров, почему-то, такими не бывают) непосредственно бьют по карману не рабочего, а покупателя и владельцев предприятия, причем последние теряют на этом немалую часть прибыли. Компенсация недополученной прибыли также проще и легче осуществляется за счет сверхприбыли, например, игрой на курсе акций, а не от выжимания дополнительной прибавочной стоимости.

Однако, было бы неверным полагать, что пролетариат не имеет с корпоративным классом никаких противоречий. Положение пролетариата в постиндустриальном обществе двойственное — он подвергается как капиталистической, так и статусной эксплуатации. Завышение статуса бюрократии и медиакратии происходит, в том числе, и за счет рабочих. Но, в отличии от ситуации с фор-классом, данное противоречие не носит неразрешимого характера. В случае острой необходимости, корпоратисты могут пойти на любые уступки пролетариату, не подвергая риску свое господствующее положение в обществе. Даже непосредственное участие рабочих в управлении предприятиями ощутимо затронет только корпоративную бюрократию, в то время как другие части суперстатусного класса, государственная бюрократия и медиакратия, останутся в безопасности. Причина кроется в том, что интересы пролетариата, которые он готов отстаивать в ходе классовой борьбы, лежат, преимущественно, в области вещественных благ, а господство корпоративного класса держится на владении благами этическими. Тем не менее, пролетариат является естественным союзником фор-класса в борьбе с несправедливым распределением статуса, подобно тому, как мелкособственническое крестьянство в 1917 году было союзником пролетариата.

Какими бы не были изменения в соотношении сил между пролетариатом и буржуазией, оба эти класса утеряли положение передовых в связи с переходом производительных сил на новый, информационный уровень. Как следствие, капиталистические отношения в постиндустриальном обществе играют второстепенную роль по сравнению с взаимоотношениями, основанными на присвоении статуса. При этом нас не должно вводить в заблуждение повсеместное господство терминологии и понятийного аппарата, унаследованных от эпохи капитализма. Частично, это является следствием быстроты общественных процессов, за которыми не успевают наука и обывательское сознание. Частично же имеет место сознательная маскировка, призванная отвлечь внимание от подлинных виновников и выгодоприобретателей нового типа эксплуатации. Эффективность такой маскировки становится вполне объяснимой, если учитывать возможности заинтересованной в ней медиакратии.